Досье
Линор Горалик родилась в Днепропетровске. В 1989 году переехала с родителями в Израиль, где окончила Беэр-Шевский университет по специальности Computer Science. Занималась бизнесом, программированием. В Москве с 2000 года, и в основном пишет. Поэт и прозаик, переводчик и журналист, автор книг «Цитатник», романов «Нет» (в соавторстве с Сергеем Кузнецовым) и «Половина неба» (в соавторстве со Станиславом Львовским), монографии «Полая женщина. Мир Барби изнутри и снаружи», сказок «Мартин не плачет» и «Агата возвращается домой», комиксов «Заяц ПЦ», колонок на сайте OpenSpace, «Ведомости» и др.
Вы получили диплом программиста в Беэр-Шевском университете...
Линор Горалик:
Я программист, но диплом не получила. Это были 90-е годы, мы все с первого курса работали по специальности и не нуждались в дипломах. Поэтому, когда мне предложили хорошую работу в другом городе и я оказалась перед выбором: ехать или остаться и еще три месяца писать диплом, я выбрала переезд. Диплом мне по сей день так и не понадобился.
А почему вы выбрали программирование?
Линор Горалик:
Потому что очень любила математику.
И без сомнений, что это «не ваше»?
Линор Горалик:
Без малейших. Программированием я, правда, занималась не очень долго, а вот всякого рода управлением в области технологий так или иначе — до 25 лет.
А сейчас эти навыки используете?
Линор Горалик:
Не скажу, что часто. Но могу, например, для своих деловых партнеров составить техзадание по базе данных, техзадание по той или иной программе. Но и вне этого, в целом математическое образование — великая вещь, дисциплинирующая ум, в своем роде. Мне повезло, что оно у меня есть.
На момент эмиграции в Израиль вам было 14 лет. Возраст, когда человек открыт всему новому, и при этом очень раним. Переезд дался вам тяжело?
Линор Горалик:
Для определения того, что я тогда чувствовала, в английском языке есть слово excitement (наверное, на русском можно было бы сказать «прёт»). Это был момент сильных эмоций и больших ожиданий. Хотя, конечно, было и тяжело, и страшно — мы ехали на неподготовленную почву, в стране не было ни друзей, ни родственников, никого. Но сама страна сделала для нас невероятно много. Нас были готовы принять не только на уровне государства, которое давало гражданство, жилье, возможность работать и учиться, но и на уровне обычных, совершенно незнакомых людей. Такие люди, действовавшие в рамках различных добровольных программ по поддержке эмигрантов, приехали, например, к нам на второй день нашего пребывания в Израиле и повезли нас в супермаркет (которого мы, конечно, ни разу в жизни до этого не видели), и потом помогали шаг за шагом, неоценимо много. Не было ощущения, что ты один, что к тебе относятся как к чему-то чужеродному. И хотя любая эмиграция по сути чудовищно тяжела, на фоне того, как именно это происходило с нами, я вижу этот период не в черном, а в белом цвете.
Вы приехали в 1989 году, спустя два года началась война в Персидском заливе. Вас лично это как-нибудь коснулось?
Линор Горалик:
Я очень боялась. Представьте себе: советский ребенок, воспитанный в понимании того, что ничего ужаснее войны быть не может, и — вот она. Хуже всего был момент подготовки к военным действиям: мы уже знали, что они неминуемо начнутся, известно даже было когда, в какой день. У меня начался чистой воды психоз, я была настолько уверена, что погибну во время войны, что планировала покончить с собой накануне этого дня. Но, к счастью, как это часто бывает с психозами, мой отступил, когда о неминуемости войны стали говорить открыто. Но да, это был тяжелый эпизод.
А правда, что в Израиле вам довелось служить в армии?
Линор Горалик:
Да, и я была от этого не в восторге. Меня сдернули со второго курса университета, но главное — это была не служба, а пустое времяпрепровождение. Вместо одной положенной по штату секретарши у моего начальника нас было четыре, и нам было совершенно нечем заняться. Из-за волны эмиграции в армии в тот момент был переизбыток девчонок. Многие мои подруги получили письма: «Вооруженные силы в вас не нуждаются», и кто-то даже отстаивал свое право все-таки оказаться там. Я же, напротив, попала в число тех, кто обязательно подлежал призыву. В 15 лет я бросила школу — чтобы заочно получить аттестат и начать учиться в университете. Но по бюрократическим меркам считалась трудным подростком. Поэтому и призвали меня на полгода раньше срока, и отпускать не хотели. Я прослужила три месяца и была освобождена по состоянию здоровья.
В 2000 году вы приехали в Москву. Сейчас где в большей степени чувствуете, что вы дома — здесь или там?
Линор Горалик:
И там, и здесь. Здесь я дома у себя, там — у родителей, которых очень люблю.
Вы не любите, когда говорят, что вы «вернулись» в Россию. В одном из интервью вы заметили: «Если бы я сказала, что вернулась, это бы значило, что я сделала окончательный выбор, а я выбора не сделала».
Линор Горалик:
Причем не то чтобы имелся в виду выбор между Израилем и Россией. Для меня в принципе дико выбрать какое-то одно место и заявить: все, вот тут я буду жить всегда. Сейчас я в Москве, но в январе, например, весьма возможно, уеду в Юго-Восточную Азию — скорее всего, в Таиланд или на Бали. В Таиланде можно на весьма приличном уровне жить, не сильно морочась с тем, что нужно работать за деньги больше, чем хочется, и сосредоточиться на текстах и картинках. А на Бали есть некая социокультурная тема, которой я сейчас занимаюсь и о которой пока распространяться не хочу. И вот спросите меня сейчас, куда я оттуда вернусь — в Россию, в Израиль?.. Не знаю, все зависит от того, как будут развиваться мои деловые начинания, чем я на тот момент буду заниматься, интересоваться больше всего. Я, наверное, настоящий безродный космополит.
«ЗАКОНЧЕННАЯ РАБОТА — ПЛОХАЯ РАБОТА»
Среди ваших книг есть и сказки, и монография «Полая женщина. Мир Барби изнутри и снаружи». Почему тема детства важна и интересна для вас? Мне кажется, так часто бывает с людьми, которые обожают собственного ребенка или сами выросли, но не до конца повзрослели, не доиграли что ли.
Линор Горалик:
Детей у меня нет, да и с ребенком в себе отношения никакие: мы едва знакомы. Детство, его история и культура действительно очень мне интересны, и в последние годы все больше, но — по совершенно другой причине. Никогда человек не оказывается столь полно вовлеченным в жизнь, никогда потом с ним не происходят вещи столь страшные и интересные. На фоне этого другие этапы человеческой жизни бледнеют.
Кто первым читает ваши книги?
Линор Горалик:
Мой друг Станислав Львовский и мой друг Саша Гаврилов. Еще пять-шесть человек — узкий круг, который вот уже много лет не меняется. Родители, конечно. Они всегда в курсе того, что я делаю, и часто я что-то даю им читать еще до завершения, кусками.
Им нравится все, что вы пишете?
Линор Горалик:
Они абсолютно все читают. И мне кажется, любят это. По крайней мере, говорят, что любят. Мы общаемся каждый день: телефон, Google Talk, аська, письма. Иногда я присылаю им ссылки на свои статьи, а с книгами, понятно, они знакомятся еще до публикации. Я знаю, что мои тексты для них важны, — для меня это, конечно, очень ценно. Папа особенно любит мою сказку «Мартин не плачет». Книга о Барби посвящена обоим моим родителям.
А вы свои произведения любите? Вам нравится к ним возвращаться?
Линор Горалик:
Нет. Я стараюсь о них не помнить, и когда мне кто-то напоминает о старых текстах, обычно испытываю дискомфорт. Законченная работа — плохая работа. Она — подтверждение того, что ты оказался меньше, чем хотелось бы быть. С одной стороны, ты смертный, и так положено. С другой — это очень больно и неприятно. Поэтому мои отношения с написанным текстом очень быстро портятся. И я не помню, чтобы открывала хоть одну из своих книг когда-либо, кроме презентации.
